Василий Головачев - Русская фантастика 2013_[сборник]
У нас у всех сердца бьются в унисон.
Вокруг колодца — пять меток. Пять грязно-бурых пятен засохшей крови на снегу.
Я расставляю пары. Один белый камешек. Один черный.
Достаю веревку, связываю руки тому, кто вытащил черный. Белый камешек меняю на серп. Следующая пара — веревка и серп. И еще раз. И еще. Все, последние.
Пульс Хозяина отдается в ушах, над колодцем дрожит зыбкое марево. Все внутри меня завязывается в тугой узел.
Все еще слепые в своих клобуках, участники дрожат от холода и страха.
— Начинайте! — кричу я. — Начинайте Жатву!
Они срывают с себя клобуки. Связанные падают на колени. Жнецы — те, кому достались серпы, на этот миг стали Жнецами, — тупо таращатся на своих жертв.
Я наблюдаю.
Моя работа в общем-то сделана. Остается только наблюдать.
Номеру Два — застегнутой на все пуговицы фанатичке — достался Номер Пять, успевший сжечь свои бумаги. Взмах серпа, и струя крови бежит по желобу к колодцу. Глаза фанатички горят огнем.
Усатый Номер Один спокойно, по-деловому, как будто забивая гвоздь или отпиливая доску, перерезает прыщавое горло Номеру Семь. Еще один кровавый ручеек для Хозяина.
Аристократ Номер Три с торжествующим видом убивает Номер Девять. Влюбленный юноша падает лицом в снег.
Десятка, его возлюбленная, умирает от руки вдовы Номера Четыре. Они лежат рядышком, и потоки их крови, сбегающей к колодцу, смешиваются.
Из колодца раздается негромкий вибрирующий рык.
Хозяин доволен. Но он все еще голоден.
Осталась одна пара. Злополучный Кирилл и бледная девица со шрамом на шее. Такой шрам остается после неудачной попытки самоубийства — или «игры в Жатву», популярной некогда забавы среди золотой молодежи города…
Кириллу достался серп. Девице — веревка.
У него дрожат руки. У нее — подбородок. Я вдруг ловлю себя на том, что девица удивительно напоминает мне Агату…
Кирилл медлит.
У меня останавливается сердце.
Неужели?..
Сейчас?!
Ну!!!
Рык Хозяина становится оглушительно-требовательным. Запах крови перебивает поднимающийся из колодца смрад.
Я вспоминаю свой сон. Холодные скользкие камни. И нет дна.
До края осталось совсем чуть-чуть.
Совсем немножко…
Я нащупываю свой серп. Жатва должна состояться.
Для этого я здесь.
Вот уже четырнадцать лет…
Нельзя допустить повторения кошмара двухвековой давности. Если Кирилл пощадит свою жертву, я сделаю все за него. Сам.
Воздух над краем колодца дрожит. Смрад становится невыносимым. Первое склизкое щупальце выбирается из колодца — и Кирилл не выдерживает.
Взмах серпа. Фонтан крови из рассеченного горла. Девушка падает. Кирилл роняет серп.
Обиженно-сытый рев Хозяина.
Жатва закончена.
В этот раз все обошлось…
Я вернулся домой под утро. Агата еще не спала. Она терпеливо ждала меня под дверью ванной, пока я с остервенением тер себя мочалкой под обжигающими струями душа.
— Как прошло? — спросила она.
— Нормально, — сказал я.
— Неужели — никто? — спросила она.
— Был один, — сказал я.
— И?
— Не смог. Колебался, но все-таки не выдержал. Агата вздохнула.
— Ничего, — сказала она. — Когда-нибудь найдется кто-то… кто сможет.
— Да, — сказал я. — Кто-нибудь обязательно сможет.
Ведь я же смог.
Вадим Шарапов
ДЕНЬ КОСМОНАВТИКИ
В Центре управления полетами было непривычно тихо.
Большой транспарант «С Днем космонавтики, дорогие коллеги!», вывешенный над стеклянными дверями, чуть слышно шуршал под струей прохладного воздуха из кондиционера.
Поздравить Виталия с праздником забежал Саша, стажер из сектора управления МКС, но и он уже умчался, на прощание бросив: «Старик, я к жене». Теперь Виталий сидел один, от нечего делать вращаясь туда-сюда в кресле, смотрел на экраны и скучал. Запусков в ближайшее время не предвиделось.
— Водки бы сейчас! — громко сказал Виталий и укоризненно посмотрел на маленький календарик с портретом Гагарина. Первый космонавт радостно улыбался — он, как говорят, и сам был не дурак выпить. Виталий вздохнул и откинулся на спинку кресла.
Из динамиков монитора послышался шум. Открыв один глаз, оператор удивленно посмотрел на сетку селектора. Шум продолжался, он усилился и стал как-то непонятно пульсировать.
«Помехи, блин», — Виталий пощелкал кнопками. Безуспешно. Когда он уже потянулся, чтобы проверить датчики мониторинга, в динамике что-то щелкнуло и шум пропал. Вместо него раздался мужской голос:
— Эй, в ЦУПе! Привет, Земля! С праздником! Как вы там?
Машинально набросив на голову наушники, оператор посмотрел на пульт, где должен был светиться зеленый огонек приема-передачи.
Остолбенело заморгал. Линия была мертва — «ни звездочки», как любил говорить сменщик Виталия.
— Земля, как слышите? — голос был веселым.
— Слышу вас… — выдавил Виталий. — Кто на связи?
— На связи — «Союз-11». Командир экипажа Георгий Добровольский. Как там празднуете?
— Не понял вас. «Союз-11»? — Виталий тупо уставился в список позывных. — Какой еще одиннадцатый? Кто там шутки шутит?
— Тот самый, не сомневайся, — голос в наушниках прервался смешком. Не отпуская стебель микрофона, свободной рукой Виталий открыл ящик стола, выхватил оттуда тяжелый том «Мировой пилотируемой космонавтики» и начал лихорадочно перелистывать страницы. Да… Ди… До… «Добровольский, Георгий Тимофеевич. 30 июня 1971 года… Погиб со всем экипажем «Союза-11» при возвращении на Землю…».
— Освободите линию! — заорал он в микрофон. — За такие вещи…
— Ты не кричи, сынок, — голос сменился другим, — ты лучше нас поздравь. Шутка ли — почти сорок лет прошло. Как вы там, на Земле?
— Кто… это? — медленно спросил Виталий, чувствуя, как леденеет затылок.
Почему-то он поверил, только услышав этот далекий, прерывающийся эхом голос — ничего живого не оставалось в нем, были только вселенская тоска и усталость.
— Полковник Владимир Комаров. «Союз-1», — голос замолчал.
Потом в наушниках заговорил прежний веселый мужчина:
— Да нас тут много, парень! И все тебя поздравляют. Вот тут и Пацаев с Волковым присоединяются, — говоривший словно бы отвернулся от микрофона; на заднем фоне послышался шум, похожий на аплодисменты, неразборчивые голоса.
— Вот к нам еще и американцы прибыли, «гуд лак» тебе желают. С «Аполлона-1» парни. О, и девчонки!
— Какие?
Виталий спрашивал, сам не понимая, что делает. В голове билось только одно: «Это же правда, правда, не розыгрыш, я знаю…»
— С «Челленджера» ихнего. И с «Колумбии». Одна, которая учительница, очень даже ничего! — Добровольский снова засмеялся, в сторону сказал что-то по-английски.
— Hi, i'm Judith Reznick! — звонкий женский голос ударил из наушников. — How are you?
Трясущейся рукой Виталий набрал номер, зажав микрофон в кулаке. После нескольких телефонных гудков из трубки раздалось:
— Лобачев слушает.
— Владимир Иванович, — оператор мысленно представил себе грозного руководителя ЦУПа и сглотнул. — Владимир Иванович, тут такое дело…
Он рассказывал, сбивчиво и путано, а в наушниках все это время шуршали мертвые голоса, орбитальные призраки прошлого смеялись и пили шампанское.
Когда Виталий замолчал, в трубке еще десяток секунд слышалось тяжелое дыхание.
— Понятно, — отозвался Лобачев, — ты там не паникуй. Поздравь их от нас, от ЦУПа там… Найди слова получше.
— Владимир Иванович! Так они же…
— Мертвые. Знаю. Ты, Виталий, еще года у нас не проработал, потому и не в курсе. Каждые пять лет такое повторяется. А говорить об этом у нас не принято. Стало быть, тебе повезло — услышал.
— Так это что — не шутки? — прошептал в трубку Виталий, отчаянно ожидая, что Лобачев сейчас засмеется, скажет: эх, ты, салага, разыграли тебя.
Но начальник ЦУПа не смеялся.
— Да какие тут шутки, — отозвался он, покашливая, — сколько лет пытаемся с ними в другое время выйти на связь… Никак. А двенадцатого апреля — как по заказу. И все равно каждый раз не верим, не ждем… Ладно, действуй по обстановке.
В трубке запикало. Виталий глубоко вздохнул и разжал ладонь, стиснувшую шумоподавитель микрофона.
— «Союз-11», это ЦУП. Вы на связи? — спросил он.
— Мы с вами всегда на связи, — добродушно-насмешливо отозвался Добровольский. — Как там Главный?
— В порядке, «Союз».
Виталий потянулся к пиджаку. Достал из внутреннего кармана фляжку, секунду поколебался и отвинтил пробку. Вдохнул запах коньяка.
— Ну, тогда с праздником вас! — прошептал он в глухую космическую черноту и сделал первый глоток.
Валерий Окулов